И в тот миг, когда слова ее затихли, дверь в покой открылась и вошла женщина. Она любезно кивнула принцессе.

— Добрый день, Латифа Султан. Я пришла по вашей просьбе и благодарю вас, что вспомнили обо мне.

Потом зеленые глаза вошедшей остановились на Эстер, широко раскрылись, а следом выразили недоумение. И она тихо сказала:

— Но этого не может быть!

— Но это есть! — возликовала старушка. — Мне сто восемь лет, а ты — правнучка Чиры Хафиз. Она, наверное, очень хорошо меня описала, если ты сразу поняла, кто перед тобой.

— Вы и в самом деле Эстер Кира?

— Да, дитя мое. А Латифа Султан — твоя кузина, ибо она правнучка любимой подруги госпожи Чиры, Фирузи Кадим, которая была второй женой вашего общего прадеда. Встаньте рядом, дочери мои, вы должны стать подругами — какими были они.

Молодые женщины переглянулись, а затем Латифа протянула руки Катрионе.

— Подойди, Инчили. Раз уж я буду помогать тебе, то мы должны подружиться и доверять друг другу.

Кат взяла эти руки в свои.

— Мне было очень страшно, — отвечала она, — но раз у меня есть друзья, то бояться уже не стоит.

Спасибо, Латифа, и вам также, Эстер Кира.

— Ax, дитя мое, — вздохнула старушка, — до чего же ты похожа на госпожу Чира, когда улыбаешься, но в остальном я бы тебя и не узнала.

— Да, говорят, я похожа на прабабушку, — подтвердила Кат.

Женщины уселись вокруг низенького столика, и Эстер наклонилась вперед.

— Ваш супруг, дорогая, все еще благополучно пребывает в Неаполе, хотя удерживать их там с его капитаном нелегко. Если вы согласитесь написать и успокоить мужа, то я позабочусь, чтобы письмо до него дошло. Нам еще только предстоит подумать, как вам лучше бежать.

Но проявите терпение. Мы найдем способ.

— Вместе со мной захватили мою горничную, Эстер.

Я не могу ее здесь оставить.

Еврейка философски пожала плечами.

— Если одной бежать невозможно, то двоим — невозможнее только слегка.

Внезапно двери комнаты распахнулись и вошел Чикалазаде-паша. Его жены сразу поднялись и с изяществом поклонились.

— Эстер Кира, — прогудел визирь. — Мне сказали, что вы к нам выбрались, старая подруга. Что же привело вас в мой дом?

— Я пришла взглянуть на новую красавицу, которая завоевала ваше каменное сердце, мой господин. И Латифа Султан подтверждает те слухи, что бродят по городу.

Вы взяли вторую жену. И сегодня я очень приятно провела время с вашими благоверными. Они меня услаждали, и мы чудесно посплетничали.

Визирь засиял и с собственническим видом обнял обеих супруг.

— Даже султан позавидовал бы моему счастью, признайте, Эстер? Разве моя Латифа не нежна?

Принцесса не отрывала от мужа обожающего взгляда, но он глянул на нее только коротко, хоть и с лаской, а затем сразу перевел свои жадные глаза на Катриону.

— И разве моя Инчили — не редкостная драгоценность? Не само совершенство?

В улыбке, которую Кат обратила к своему господину и повелителю, Эстер Кира заметила нечто стальное, пышное тело напряглось. «Эта женщина способна выжить, — подумала еврейка. — И мы благополучно вернем ее мужу».

Она дала знак рабыне, и та помогла ей подняться на ноги.

— Мне пора, дорогие мои. Визит был очень приятным. — Эстер повернулась к визирю. — Вы ведь позволите вашим женам навестить меня дома, мой господин?

— Конечно, Эстер, конечно. Я даже думаю, что Инчили будет рада возможности выйти в город. Она прямо томится взаперти, не так ли, голубка?

— Немножко, мой господин Чика, — раздался в ответ тихий голос.

— Тогда я скажу Хаммиду, что у вас обеих есть мое позволение совершать в городе покупки и визиты в любое время, когда захотите. При условии, конечно, что поедете в закрытых носилках и с должным сопровождением.

Хотя визирь обращался к обеим женам, видел он только Кат. И ему уже не терпелось.

— Пойдем, Инчили, я желаю твоего присутствия. — Чика снова взглянул на Эстер:

— Вы почтили мой дом, друг мой. Спасибо, что пришли. Латифа позаботится, чтобы вам дали подобающий эскорт. Пойдем же, Инчили!

Они с Кат вышли, тогда Латифа тихо сказала Кира:

— Видите, Эстер? Он с ума сходит по ней. И теперь не оторвется от нее весь день и всю ночь. Только если придет вызов от султана.

— Она не любит его, моя принцесса. Только терпит, чтобы выжить и убежать. Она из той же стали, что и Чира Хафиз. Я вижу в ее глазах решимость, у нее тот же твердый рот, что был и у моей дорогой госпожи.

Латифа вздохнула:

— Инчили очень красива. Неудивительно, что Чика влюблен в нее.

— Красота — пфф! — фыркнула еврейка. — Красота — это цветок, который быстро вянет, дитя мое. Если визирь любит ее только за красоту, то тогда он глупец. Подобно своей прабабке, Инчили замечательна не только внешне.

К тому же ты — вылитая Фирузи Кадим, а ее считали столь же прелестной, что и Чиру Хафиз. А теперь, дорогая, старой Эстер и в самом деле пора. Помоги мне взойти в носилки. — И, опираясь на руку Латифы, гостья поковыляла во двор.

54

Будь то в его собственной спальне или в спальне его второй жены, великий визирь требовал, чтобы Инчили была совершенно голой. Ее золотистые волосы, зачесанные назад и завязанные в одну большую косу, переплетались с лентами драгоценных камней. Ей позволялось оставлять только на руках и лодыжках свои золотые и серебряные браслеты. Полагалось угождать визирю во всех его прихотях. Катриона так и делала, понимая, что в этом — залог ее выживания. Внешне нежная и спокойная, внутри она приходила в ярость от каждого унижения. Ее внезапно ввергли в тот век, где женщины ценились меньше лошадей, и это оказалось ужасным потрясением.

Когда Чикалазаде-паша желал Инчили, все Другие немедленно отсылались. Визирь особенно любил, чтобы Кат прислуживала при омовениях. Надо было залезать к нему в теплую воду и ласково мылить его всего нежнейшими мылами. Потом они натирали тела друг друга душистыми маслами. Все заканчивалось вполне предсказуемо.

И такое внимание далеко не льстило Кат, наоборот, она чувствовала, как ее оскверняет ненасытная похоть визиря. Унизительна была и эта постоянная нагота. Ненасытный визирь часто овладевал ею три или четыре раза за ночь. Только неукротимый дух Катрионы и страстное желание бежать не давали ей сломаться.

Весьма важной оказалась и дружба с Латифой Султан. То, что они были кузинами, происходившими от Селима I, а их прабабушки души друг в друге не чаяли, сблизило и молодых женщин. Латифа рассказывала Кат истории, которые слышала от своей бабушки Гюзель.

Младые годы у той прошли на берегу Черного моря, во Дворце лунного света, где жили жены и дети принца Селима. В этих рассказах, овеянных любовью, присутствовала и Чира Хафиз.

— Жаль, что я не знала ее, — сокрушалась Латифа. — Бабушка Гюзель и ее сестра, тетушка Хали, всегда говорили о ней с такой любовью. Она обращалась с ними, как со своей дочерью, Нилуфер Султан.

— А я знала прабабушку, — поведала Кат. — Она умерла, когда мне было всего четыре года, но я помню эту красивую и властную старую даму. Внуки и племянники — числом не счесть! — всегда ее слушались. В замке Гленкерк, в фамильном зале, есть большой ее портрет, написанный незадолго до Турции. И мне никак не удавалось соотнести образ той красивой, гордой девушки с изысканной седовласой леди.

В глазах у Латифы появился озорной блеск. Она наклонилась вперед и зашептала:

— Наша религия запрещает рисовать людей, но Фирузи Кадим была художницей недюжинного дарования. Она написала много небольших портретов, где изобразила членов своего семейства, а перед смертью передала их дочери, моей бабушке Гюзель. А та, в свою очередь, передала мне. Сейчас я тебе их покажу! — Принцесса хлопнула в ладоши и сказала рабыне, явившейся на зов:

— В большом сундуке из кедра, обитом латунью, на дне лежит красный лаковый сундучок. Достань его и принеси сюда.

Сундучок тотчас доставили и осторожно положили принцессе на колени. Латифа открыла его с благоговением. Внутри было несколько подносов; она сняла бархатную подушечку с верхнего, где обнаружилось шесть овальных миниатюр — два мужских портрета и четыре женских. Кат сразу узнала не только свою прабабушку, но и ее лучшую подругу Фирузи Кадим, на которую Латифа походила как две капли воды. Принцесса улыбнулась.