Все чаще Ботвелл ловил на себе ее взгляд, бросаемый скрытно из-под густых ресниц. А ночами Катриона беспокойно расхаживала по своей спальне, и он всегда слышал это, потому что ограничил свои визиты к Джованне и теперь ночевал только дома. Однако к жене Френсис не приближался, ибо понимал, что раны ее оставались еще слишком глубоки. Но он знал, что такая чувственная женщина в конце концов непременно выздоровеет и опять захочет любви. Надо было только подождать.

Двадцать первого декабря, на святого Фому, по щебенке подъездной аллеи прогромыхал тяжелый экипаж.

Когда он остановился прямо перед дверями дома, Ботвелл поспешил к жене и пригласил ее встречать гостей.

— Как ты мог! — возмутилась она. — Я не хочу никого видеть! Никого!

Но граф только усмехнулся.

— Не сердись, — милая. Это приятный сюрприз.

И тогда сердце ее бешено забилось от радостного предчувствия. Она затрепетала.

— О Френсис? Это наши дети?

Рука мужа крепче сжала ей плечо.

— Да, — улыбнулся он. — Это наши дети.

Карета остановилась, и лакей соскочил открыть дверь.

А когда в проеме появился мальчик, от неожиданности вздрогнул уже граф: ребенок был вылитый он сам.

— Иан!

Катриона вырвалась из-под ласковой руки супруга и схватила сына в объятия.

— Мама!

Он уткнул свое маленькое, внезапно ставшее беззащитным личико в ее мягкое плечо. Но почти тут же вырвался из объятий. Человечек вскинул голову, и его сапфирово-синие глаза устремили на Ботвелла твердый взор.

— Мой единородный брат, граф Гленкерк, объяснил положение, сэр. Он предоставил на выбор носить либо имя Лесли, либо ваше. Я думаю, отец, — и тут Ботвелл снова задрожал, — думаю, мы предпочли бы признать нашим главой вас, поскольку вы прежде были так любезны признать нас.

Френсис проглотил комок в горле, а затем ответил мальчику улыбкой. Этот большой мужчина оказался уже не в силах сдерживать себя. С радостным возгласом он поднял сынишку и прижал к груди. Улыбка, которой тот наградил его, едва ли не разнесла графское сердце на кусочки. И особенно забавно было, что мальчик заговорщицки прошептал:

— Пожалуйста, папа, отпустите меня, а то сестрам покажется, будто ими пренебрегают. Они ведь привыкли, что мужчины их балуют.

, . Ботвелл подчинился, а потом взглянул на жену. Катриона стояла на коленях, обнимая дочурок. Со старшей они походили друг на друга как две капли воды — те же темно-золотистые волосы и те же изумрудные глаза. Но младшая являла смесь обоих родителей: глаза материнские, а волосы его, темно-рыжие. Катриона шепотом велела девчушкам поздороваться с отцом. Пискливый лепет «папа», «папа» до того переполнил его сердце чувствами, что оно едва не лопнуло.

Следующие несколько дней графиня стремительно возвращалась к жизни, и Ботвелл знал, что именно юные гости прогнали мучивших жену злых духов. Теперь воздух на вилле полнился звонкими детскими голосами, и Френсис наслаждался отцовством — к своему собственному изумлению.

Это Рождество они впервые провели всей семьей.

Сначала была месса благодарения в их часовне, а после нее Катриона с детьми отправились в деревню и раздали беднякам подарки и милостыню. Пораженные крестьяне благоговели перед этой стройной дамой, золотоволосой и зеленоглазой, которая так хорошо изъяснялась на их языке. Всех, конечно, очаровали и девочки, которым очень понравилось итальянское произношение их имен. Теперь они стали зваться донна Джанетта и донна Франческа.

Когда корзинки опустели, графиня с дочерьми заглянули в таверну, где им было предложено отведать местных напитков. И пока Джанетта с Франческой объедались рождественскими сладостями и ласкали крошечных уморительных котят, принесенных здешней кошкой, леди Ботвелл холодно приняла бокал вина от Джованны Руссо.

Какой-то миг трактирщица и графиня изучали друг друга. Потом Джованна заговорила — так тихо, что услышала только Катриона.

— Если бы я имела счастье быть замужем за Франсиско Стуарти, то не стала бы дальше упорствовать и пустила бы его к себе в постель, синьора графиня.

— Что ты знаешь об этом, трактирщица? — прошипела та в ответ.

— Знаю, что всякий раз, когда он спит со мной, то представляет, будто это с вами.

Ошеломленная Катриона была готова расплакаться.

— Не могу, — прошептала она. — Ты ведь знаешь, что со мной сделали.

Джованна встрепенулась.

— Dio mio! — охнула она. — Неужели же богатой и знатной даме тоже нет никакой защиты?!

Трактирщица порывисто схватила Катриону за руки, потом заглянула в лицо.

— Со мной тоже такое случалось, синьора… В последнюю распроклятую войну притащился сюда отряд французов… — Она сплюнула. — Таверну взяли под свой штаб.

Пробыли тут с неделю. А мне вставать со спины давали за день едва ли на пару часов… чтобы готовить им еду, конечно. Убили моего мужа, потому что он возмутился. Когда эти подонки наконец ушли, я уже думала, что, если ко мне снова прикоснется мужчина, я просто не перенесу.

— Однако ты — любовница моего мужа.

— Появился такой, какой требовался. Он был simpatico, и я захотела его, — улыбнулась Джованна. — А разве вам милорд Франсиско не simpatico? И в душе… разве вы не хотите его?

Ответ Джованне дали сказочные изумрудные глаза, на которых блестели слезы.

— Я буду молиться за вас, госпожа, — тихо сказала трактирщица и, повернувшись, пошла прочь. Она не сомневалась, что потеряла своего милого Франсиско навсегда.

60

У Катрионы, конечно, и в мыслях не было, будто она первой на свете пострадала от мужчин. Но в сердце ее не находилось места для чужой беды — только для собственного горя. И лишь теперь графиня осознала, сколько других приняли такое же страдание, и поняла, что винила Ботвелла во многих своих несчастьях.

В глубине души она чувствовала, что если бы Френсис не связался с Анджелой ди Ликоза, то и похищения не было бы. Но оно совершилось, и никакими силами теперь этого не изменить. А если еще позволить проклятому прошлому уничтожить их любовь, то тогда демон Анджелы и вовсе одержит победу.

Несколько дней Катриона боролась сама с собой.

Уже давно она не находила себе места, ночь за ночью беспрерывно мерила шагами комнату. Она любила Френсиса и одновременно боялась прикосновения мужских рук. Пугало также, что чувственность ее угасла. Графиня понимала, что первый ход сделать должна она сама. Внимательный к ее переживаниям, Ботвелл не начнет. А если она будет держать себя в руках, то в любой миг сумеет отступить, не обидев его.

Тридцать первого декабря лорд Ботвелл уехал в Рим по делам. Он обещал вернуться к ночи, чтобы отпраздновать Новый год вместе с женой. Несколько часов после его отъезда Катриона провела в мучительных раздумьях и, наконец, решилась. Она не скрывала от себя своих страхов, не скрывала и то, что опять хотела его.

Пока горничные, разнося запах лаванды, устилали ее широкую постель свежим бельем, а кухарка готовила для праздничного стола жирного каплуна, графиня находилась со своими детьми. Они хорошо помнили мать, и это даже смущало Катриону, пока однажды малыши не принялись обсуждать между собой такие события ее жизни, помнить которые никак не могли.

— Откуда вы все это знаете? — спросила она.

— А что? Нам рассказывала Бесс, — удивились дети, а графиня в мыслях отослала своей старшей дочери благодарственную молитву. Вот кто не дал ее совсем забыть.

Теперь она приглядела за их мытьем, а усадив ужинать, преподнесла коробку пинокатти, красноватых сахарных ромбиков. Нянечка, Люси Керр, улыбалась, а Катриона рассказывала юным шотландцам чудесные истории об их далекой родине.

Наконец малыши при ней помолились, она уложила их в кроватки и нежно каждого поцеловала. Каким громадным наслаждением было смотреть на эти счастливые личики! Пожелав детям спокойной ночи, Кат поспешила в свои покой, где служанки готовили для нее ванну.

— Что вы наденете, миледи? — спросила Мэй.